Память сердца - Страница 13

К оглавлению

Биллингс растерянно моргал, услышав исповедь беспощадного к себе Джона.

— Да… Понимаю.

Джон открыто смотрел ему в лицо.

— Да. Мне показалось, вы поймете.

Он кивнул обоим на прощание, и собрался уходить, но Бетси преградила ему путь.

— Я только что узнала… Ну о Люси Биллингс. Весь город говорит о том, как ты спас ее.

— Ты удивлена?

Саркастическая интонация больно задела самолюбие Бетси, но она заслужила ее.

— Прежде чем я уеду, — сказала она, — я… хочу извиниться за свое недостойное поведение вчера вечером.

— Почему?

— Потому что тогда я не знала, что ты — пожарник.

— А что это знание меняет? Я тот же Джон Стэнли.

Бетси почувствовала острую боль в ладонях, сообразив: она так сильно сжала кулаки, что ногти врезались в кожу.

— Конечно, меняет.

— Я — не герой, Бетси. Просто обыкновенный человек, который старается выполнять свою работу как можно лучше.

— Ты смертельно боишься огня. Старый Шон рассказал мне.

Его губы дрогнули, глубже обозначились морщинки на впалых щеках. Темные брови горько сошлись в прямую линию.

— Неужели, теперь все выглядит по-другому, Рыжик?

— Да, — шепнула она. Горло ее внезапно сжалось. — Даже в большей степени, чем ты себе можешь представить.

В его глазах проглянуло отчаяние.

— Вот и хорошо. Рад, что мы наконец поняли друг друга.

Сделай Джон хотя бы два шага, и он был бы в безопасности. Но… Если бы она не подошла ближе. Если бы не взяла в ладони его лицо, не поднялась на цыпочки и не поцеловала!

Джону за все эти годы приходилось встречать немало ударов судьбы — неожиданных, коварных, запретных, сокрушающих, подлых, но ничто, ничто не потрясло его так, как это быстрое волнующее касание ее губ.

Он сжал ее запястья, оторвал ладони от лица.

— Зачем? — Его голос прерывался. — Зачем ты сделала это? Во имя всего святого отвечай!

— Затем, что я должна была публично извиниться перед тобой. А может быть, и потому, что ты нуждаешься в этом.

Не дожидаясь ответа Джона, она по-приятельски обняла Тома, сказав что-то о визите к его матери, прежде чем та уедет на ранчо, и бросилась в машину.

— Интуиция мне подсказывает, что я вмешался в генеральное сражение, — пробормотал растерявшийся Биллингс, когда мужчины замерли в клубах выхлопных газов, а машина Бетси, взревев, унеслась прочь.

— Будь я проклят, если я понял, что все это значит, — прошептал обескураженный Джон.

Сирена пожарной тревоги резко зазвучала в тишине, но Джон оставался спокойным. Он взглянул на часы: сигнал, отмечающий полдень. Неизменная городская традиция.

— Какой сегодня день недели? — спросил Джон.

— Пятница, а что?

— В аптеке Гроулера в кафетерии по-прежнему подают по пятницам тройные гамбургеры в обеденное время?

— Несомненно.

— Тогда пошли. Я покупаю ленч, а вы расскажете подробнее о работе, которую так упорно мне предлагаете.

Жирная еда пришлась не по вкусу Джону. Он брезгливо отодвинул пустую тарелку и положил локти на мраморный столик.

— Видите витрину с красивой надписью золотом?

Биллингс кивнул.

— Так что с этой витриной?

— Однажды ночью я запустил в нее кирпичом? Толстое стекло разлетелось на миллион осколков.

— Чем она вам не понравилась?

— Я взбесился, потому что старина Гроулер поймал меня, когда я стянул у него аспирин. Он наябедничал моему отцу, и я получил очередную порцию березовой каши, — усмехнулся Джон.

Биллингс доел мороженое, вытер губы салфеткой и спросил спокойно:

— Но Боже милостивый, зачем же воровать аспирин?

Джон потер ноющие виски кончиками пальцев.

— Я стащил аспирин для моей матери. У нее опять разболелась голова.

— Мигрень?

— Отец был провинциальным проповедником старого типа. Он не верил врачам и отрицал медицину. Если что не так, Господь, мол, позаботится — надо только обратиться к нему с верной молитвой. Маме никогда не удавалось найти эту самую верную. Она чуть с ума не сходила от головных болей. Она умоляла, чтобы я ей доставал лекарства тайком от отца.

Биллингс попытался скрыть удивление, но это у него не получилось.

— Ваш отец, похоже, был не совсем здоров.

— Он так не считал.

— А ваша мать?

Джон недоуменно повел плечами.

— Отец был человеком со странностями, нетерпимым к тем, кто не разделял его сугубо личный взгляд на добро и зло. Она пыталась… Но, думаю, потом просто сдалась.

— Ну а вы? Он так же деспотически относился и к вам?

— Всякий раз, когда я переступал его воображаемую черту между допустимым и невозможным, он неукоснительно требовал раскаяния. Тогда я доказал отцу: от меня он никогда не дождется покаяния. К двенадцати годам у меня была такая скандальная репутация, что даже отец со своим красноречием не мог ничего объяснить прихожанам. Поэтому, как только мне исполнилось четырнадцать, он упаковал свою Библию, раздал мебель моей матушки и исчез из города. В одиночестве.

— А ваша мать?

Джон полюбовался миловидной девочкой-подростком, оживленно болтавшей у стойки с долговязым пареньком с нежным пушком там, где со временем появится борода. Мать Джона была миловидна. Он видел ее фотографии, но отец сжег их все до одной то ли в порыве гнева, то ли раскаяния.

— Она умерла, когда я был еще ребенком. Утонула в Норт-Ампква.

По словам отца, это был несчастный случай во время сильной весенней бури. Джон пришел домой из школы в тот день и услышал о трагедии от отца. Старый Тернер Стэнли даже нашел нужным вызвать сына из школы, чтобы мальчик мог в последний раз поцеловать свою мать, прежде чем ее забрали люди из погребальной службы. Когда сын добрался до морга, миссис Стэнли уже превратили в подобие восковой куклы.